(an article from my Russian colleague, Elena Sharonova, Professor of Russian Literature at Mordovian University, Saransk)
Шаронова Елена Александровна (Саранск)
СМЫСЛОВЫЕ КОДЫ ПОНЯТИЯ «ДОМ»
В КНИГЕ СТИХОТВОРЕНИЙ «НА ЗЕМЛЕ ИНЕШКИПАЗА»
А.М.ШАРОНОВА
В 2006 году А.М.Шаронов, автор эрзяно-мокшанского эпоса «Масторава» [2], опубликовал книгу «На земле Инешкипаза». Инешкипаз – верховный бог народов Эрзя и Мокша, их покровитель и защитник, а земля Инешкипаза – это земля Эрзи и Мокши, Мордовия в историческом её понимании. Книга стихотворений и в формальном, и в содержательном отношении представляет собой интереснейшее явление. С точки зрения структурной организации ее можно определить как лирический цикл, подчиненный объединяющей идее, четко проводимой автором. Тексты намеренно связываются здесь не в хронологической последовательности, но образуют смысловое единство, цель которого, как мы можем предполагать, в постепенном явлении образа поэта. И читателю, действительно, открывается личность поэта-мыслителя, бесстрашного и талантливого, святого и грешного, владеющего научным знанием и фольклорными представлениями о сущем. Его интеллектуальное и духовное существование безгранично, что позволяет ему обращаться к Аполлону, Гомеру, Лённроту, Сократу, Никону, Аввакуму, Ленину, Пушкину; воссоздавать образы Христа, Вяйнямейнена, Тюштяна, Перуна, Пургаса, Ильи Муромца, Святогора; пространство «Дома» которого ограничивается лишь границами Вселенной, а понятие родной земли охватывает русский и финно-угорский миры. Каждое стихотворение А.М.Шаронова, с одной стороны, осмысливает пережитое, с другой – продолжает его жизнь, проявляет ее в себе. Свое бытие он не мыслит вне границ «Дома».
При всей видимой простоте толкования понятия «Дом», вмещающего в себя такие составляющие, как «родина», «родная земля», «родительский дом», в творчестве каждого поэта оно наполняется индивидуальным содержанием (в разные годы жизни зависящим от психологического состояния поэта, от перипетий его творческой и человеческой судьбы), что делает образ дома сложным, многомерным, часто противоречивым. Трансформацию образа дома мы наблюдаем в книге А.М.Шаронова «На земле Инешкипаза». В стихотворении «Издать Шарону эпос помоги…» образ дома, расширяясь вначале в пределах Руси, Эрзянии и финно-угорского мира вообще:
Блуждаю я по городам и весям.
В колдобинах и рытвинах мой путь.
Вчера был в Мере, а сегодня – в Веси,
А завтра забреду в Литву и Чудь.
И всюду Русь – страна моя родная.
И всюду Русь – в сто лиц и языков.
И всюду Русь – огромная, большая.
И всюду Русь – в одиннадцать веков.
Иду Ижорой, Саами и Коми,
Биармией, Карелой, Марий Эл,
Хунгарией, Эстляндией, Суоми,
Где старый Вяйнемейнен песни пел… [3, с. 5],
сужается затем до границ современной Мордовии в обращении поэта к нынешнему руководителю республики:
…И ты, друг мой, теньгушевец Меркушкин,
Издать Шарону эпос помоги.
Иначе Аполлон, Гомер и Пушкин
Тебе вовек не подадут руки. [3, с. 6]
Диалогичный характер, заведомо присущий этому стихотворению, поскольку оно адресовано и конкретному человеку, рождает ряд противостояний – вдохновленного поэтом безграничного русско-финского мира – миру «мордовскому», поэтического дара – казенному мышлению, бытийного – бытовому. Сам факт обращения поэта к представителю власти отражает популярную в русской литературе ситуацию конфликта между монархом и философом, мужественно исполняющим долг гражданина. Свой долг поэт видит в творении эпоса, благодаря которому его народ восстанет из небытия. Примечательно, что необходимость создания «Масторавы» поэту внушает Э. Лённрот, автор карело-финской «Калевалы»:
… «Из песен «Мастораву» сотвори,
Чтобы твоя Эрзяния родная
Могла на равных с миром говорить».
И я, как он, молясь Инешкипазу,
По городам и весям зашагал.
И двадцать лет, не сев на пень ни разу,
Народ мой в его песнях постигал.
И вот постиг. И создал «Мастораву»… [3, с. 5].
Мотив финно-угорско-русского дома развивается в стихотворении «Финно-угрия»:
О, Финно-угрия! Сто стран и сто имен:
Хунгария, Эстляндия, Суоми,
Мокшания, загадочная Коми
И Русь, где я «мордовцем» наречен…
Соцветье многоликое племен
От Балтии до берегов Аляски
Живет в пространствах, где гуляют сказки,
Перемешав течение времен… [3, с. 6].
Здесь разворачивается впечатляющая картина единства финно-угров, расположившихся на огромных географических пространствах, сохранивших в своей памяти мифы, предания, сказки, в которых запечатлена их древняя история, позволившая создать «Калевалу», «Калевипоэг», «Мастораву». Но величие прошлого сменятся в стихотворении уродством настоящего, образ поэтического богатыря-финно-угра – образом современного «мордвина», не помнящего своего родства, избывшего в своем сознании идеальные представления о минувшем:
…И в Муроме, и в Мере, и в Мещёре –
Они суть с Эрзею один язык –
Объяв тысячелетия, возник
Лик «Масторавы», древней Ине Моро .
Но глас ее не слушает мордва.
Со злобою в меня швыряет камни.
В крови, с подтеками и синяками,
Висит моя над бездной голова.
О, жалкий в самоедстве, мой народ!
Ты в господине и в рабе ничтожен.
Твой меч того безжалостно сечет,
В ком в честь твою Чам-Паса дар заложен… [3, с. 6].
Антитеза рождает ломаный образ дома, в котором закодирован так называемый «Антидом». Его функциональные границы во времени и в пространстве абсолютно совпадают с функциональными границами «Дома». Смысловая пара «Дом» – «Антидом» в данном случае не может быть поставлена в один ряд с категориями «свое» – «чужое», «хорошее» – «плохое», «белое» – «черное». Здесь мы, безусловно, имеем право говорить об амбивалентности образа, основанного на двойственности, противоречивости чувств, переживаемых поэтом. Народ, чей интеллект и физическая красота через столетия воплотились в стихотворце, земля, полная плодотворных сил, родившая множество талантов, зафиксированных ее генетической памятью и повлиявших на формирование ее генетического кода, в сознании поэта сталкиваются с происходящей сегодня деградацией былой этнической и нравственной их мощи.
В стихотворении «Откуда ты и кто ты, Русь моя?» образ «Дома»-«Антидома» наполняется новыми смыслами:
…Заблудшая, невинная, святая,
Беспутная и злая, как змея,
Россия старая и молодая
Разгадывает тайну бытия.
У ног ее бесстыдных и прекрасных
Валяется поверженный Перун,
Что был вчера еще средь солнц и лун
И трепетал в ее объятьях страстных.
Увы! Теперь ее пастух Христос,
Что ног ее и дланей не целует
И никогда не дарит красных роз,
Над ней, как над черницей, аллилует.
А у нее в крови гудит огонь.
А у нее в сосцах сок богатырский.
А у нее меж ног гарцует конь.
А у нее в душе разбой сибирский…
…Увы! Увы! Ни в чем ответа нет.
Но ты живешь, и я живу с тобою.
И тысяча твоих великих лет
Обвенчана со славой и любовью. [3, с. 7].
Посредством оксюморона, осмысливаемый конфликт «Дома» и «Антидома», раскрывающийся в водовороте разнообразных чувств, достигнув своей кульминации, разрешается вдруг для читателя пониманием того, что объединяющим их началом является любовь – любовь во что бы то ни стало. И поэт, подобно Богу, превращающему в благо зло, творимое Дьяволом, и таким образом спасающему созданный им Мир, настойчиво стремится изжить «дьявольщину» в своем «Доме». Этот мотив продолжает звучать и в других стихотворениях: «Канул век золотой…», «Бунт», «Завтра будет такая же синь…», «Зов предков», «Предчувствие Атиллы», «Холм».
Образ «Дома»–«Антидома», появившийся в творчестве А.М.Шаронова на рубеже XX – XXI веков, не затмевает, однако, традиционный образ родного дома, с которым связаны воспоминания о детстве, юности, родителях, деревне, которая, казалось, не имеет границ и равняется целой Вселенной. Мотив родного дома звучит в стихотворениях «На родине», «Ах, узнал я в себе невзначай…», «Возвращение», «О, я люблю Эрзянию мою…», «Теньгушетия», «Письмо, что крик кукушки одинокой…» и в др. Заметим, что понятие родного дома для поэта имеет абсолютно реальные конкретные черты и связано с селом Шокшей, в котором родился, с которым никогда не терял связи и которое неотступно владеет его мыслями и чувствами. Например:
Я не слышу на родине песен.
Но в душе пробужденной светло.
В ней поют все мои сорок весен.
Здравствуй, родина, Шокша-село!» («На родине») [3, с. 22];
…Каждый день в разлуке без пощады
Я свою Эрзянию жалел.
Пой же ты и салютуй! Я вижу
Вновь родимый край в пыли веков.
А по Шокше весть разносят – слышу:
«Шарон Сандра таго сы кудов…» [2, с. 23];
Ах, Теньгушетия моя, Теньгушетия!
Ах, милый край, родимые места!
Через все пространства и столетия
Дух мятежный мой летел сюда.
Отлетят печали в дали дальние,
Зацветут сады средь белых вьюг,
Потекут по Мокше воды талые,
Сядет журавлиный клин на луг,
Если я вернусь с тоской полночною,
Перестану жить с тобою врозь.
Ты, знать, мой Вастамбуль , что воочию
Мне увидеть в жизни привелось… («Теньгушетия») [3, с. 36 – 37].
Кажется парадоксальным тот факт, что родная деревня, вмещавшая в себя весь мир в сознании ребенка, представляется столь же огромной уже взрослому человеку, горожанину, состоявшемуся ученому, поэту, общественному деятелю. Шокша для него – источник вдохновения, место, где заживают «боевые» раны, где утверждается дух. В стихотворении «Зов предков» А.М.Шаронов пишет:
Я родился в эрзянской деревне,
Вырос я средь буртасских полей…[3, с. 10].
Здесь границы «Дома» максимально сужаются до конкретного места рождения поэта и сразу же расширяются до исторических пределов. «Эрзянская деревня» превращается в центр так называемой «Эрзянской цивилизации», сотворенной Инешкипазом , развитой Тюштяном , защищенной Пургасом и переданной ими в наследство «семилетнему иноку», «услышавшему в себе гул веков», поэтому оказавшемуся достойным отправиться на поиски «героев отважных», которые возродят былую славу эрзянской земли. Избранник возвращается в Шокшу ни с чем и с горечью обращается к духу предков:
…«Нету больше эрзян светлооких,
Масторава пропала», – сказал.
Подо мной содрогнулась земля,
Из могил древних вырвался голос:
«Зарастут вновь хлебами поля,
Если есть на них хоть один колос». [3, с. 10].
Образ родной деревни заключает в себе феномен родительского дома как постоянного физического пристанища человека и феномен духовного дома как хранилища его духовной целостности.
Понятие «Дом» у А.М.Шаронова кодирует в себе смыслы – «Дом», «Антидом», «Родной дом». Антиподом «Дома» может выступать не только «Антидом», но и «Бездомье». Однако о его явлении в поэзии А.М.Шаронова говорить нельзя, поскольку он «не бездомен». Здесь сталкиваются поэтический образ дома и культурологический. Последний толкуется через единство бытового и бытийного начал. Поэт признается, что обрел духовный «Дом», еще будучи ребенком, и начал его «обустраивать» посредством изучения истории народа, понимания мудрости, заложенной в его фольклоре, творения художественных произведений, в которых запечатлевал образ «Дома». Затем возникла потребность в создании «Дома»-семьи, «Дома»-очага, что исключает «Бездомье». Таким образом, тема «Дома» становится идейным фокусом поэзии А.М.Шаронова, вбирающим в себя мысли о культурной традиции, истории, гуманности и «самостояньи человека» [1, с. 21 – 22].
Литература
1. Лотман Ю.М. Внутри мыслящих миров. Человек. Текст. Семиосфера. История. Языки русской культуры. М., 1996.
2. Масторава /На основе эрзян. и мокшан. мифов, эпич. песен и сказаний написал А.М.Шаронов. Саранск, 2003.
3. Шаронов А.М. На земле Инешкипаза. Саранск, 2006.
